Москва кабацкая - стихотворения. Весь цикл стихов.
Сергей Есенин "Москва кабацкая" x x x Да! Теперь — решено. Без возврата Я покинул родные поля. Уж не будут листвою крылатой Надо мною звенеть тополя.
Низкий дом без меня ссутулится, Старый пес мой давно исдох. На московских изогнутых улицах Умереть, знать, судил мне бог.
Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях. Золотая дремотная Азия Опочила на куполах.
А когда ночью светит месяц, Когда светит... черт знает как! Я иду, головою свесясь, Переулком в знакомый кабак.
Шум и гам в этом логове жутком, Но всю ночь напролет, до зари, Я читаю стихи проституткам И с бандитами жарю спирт.
Сердце бьется все чаще и чаще, И уж я говорю невпопад: «Я такой же, как вы, пропащий, Мне теперь не уйти назад».
Низкий дом без меня ссутулится, Старый пес мой давно издох. На московских изогнутых улицах Умереть, знать, судил мне бог.
Сергей Есенин x x x Дорогая, сядем рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу.
Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых — Все явилось, как спасенье Беспокойного повесы.
Я давно мой край оставил, Где цветут луга и чащи. В городской и горькой славе Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше Вспоминало сад и лето, Где под музыку лягушек Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень... Клен и липы в окна комнат, Ветки лапами забросив, Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете. Месяц на простом погосте На крестах лучами метит, Что и мы придем к ним в гости,
Что и мы, отжив тревоги, Перейдем под эти кущи. Все волнистые дороги Только радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу.
Сергей Есенин x x x Эта улица мне знакома, И знаком этот низенький дом. Проводов голубая солома Опрокинулась над окном.
Были годы тяжелых бедствий, Годы буйных, безумных сил. Вспомнил я деревенское детство, Вспомнил я деревенскую синь.
Не искал я ни славы, ни покоя, Я с тщетой этой славы знаком. А сейчас, как глаза закрою, Вижу только родительский дом.
Вижу сад в голубых накрапах, Тихо август прилег ко плетню. Держат липы в зеленых лапах Птичий гомон и щебетню.
Я любил этот дом деревянный, В бревнах теплилась грозная морщь, Наша печь как-то дико и странно Завывала в дождливую ночь.
Голос громкий и всхлипень зычный, Как о ком-то погибшем, живом. Что он видел, верблюд кирпичный, В завывании дождевом?
Видно, видел он дальние страны, Сон другой и цветущей поры, Золотые пески Афганистана И стеклянную хмарь Бухары.
Ах, и я эти страны знаю — Сам немалый прошел там путь. Только ближе к родимому краю Мне б хотелось теперь повернуть.
Но угасла та нежная дрема, Все истлело в дыму голубом. Мир тебе — полевая солома, Мир тебе — деревянный дом!
Сергей Есенин x x x Я обманывать себя не стану, Залегла забота в сердце мглистом. Отчего прослыл я шарлатаном? Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом, Не расстреливал несчастных по темницам. Я всего лишь уличный повеса, Улыбающийся встречным лицам.
Я московский озорной гуляка. По всему тверскому околотку В переулках каждая собака Знает мою легкую походку.
Каждая задрипанная лошадь Головой кивает мне навстречу. Для зверей приятель я хороший, Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин — В глупой страсти сердце жить не в силе,— В нем удобней, грусть свою уменьшив, Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею, Я иному покорился царству. Каждому здесь кобелю на шею Я готов отдать мой лучший галстук.
И теперь уж я болеть не стану. Прояснилась омуть в сердце мглистом. Оттого прослыл я шарлатаном, Оттого прослыл я скандалистом.
1922
Сергей Есенин x x x Мир таинственный, мир мой древний, Ты, как ветер, затих и присел. Вот сдавили за шею деревню Каменные руки шоссе.
Так испуганно в снежную выбель Заметалась звенящая жуть. Здравствуй ты, моя черная гибель, Я навстречу к тебе выхожу!
Город, город, ты в схватке жестокой Окрестил нас как падаль и мразь. Стынет поле в тоске волоокой, Телеграфными столбами давясь.
Жилист мускул у дьявольской выи, И легка ей чугунная гать. Ну, да что же? Ведь нам не впервые И расшатываться и пропадать.
Пусть для сердца тягуче колко, Это песня звериных прав!.. ...Так охотники травят волка, Зажимая в тиски облав.
Зверь припал... и из пасмурных недр Кто-то спустит сейчас курки... Вдруг прыжок... и двуногого недруга Раздирают на части клыки.
О, привет тебе, зверь мой любимый! Ты не даром даешься ножу! Как и ты — я, отвсюду гонимый, Средь железных врагов прохожу.
Как и ты — я всегда наготове, И хоть слышу победный рожок, Но отпробует вражеской крови Мой последний, смертельный прыжок.
И пускай я на рыхлую выбель Упаду и зароюсь в снегу... Все же песню отмщенья за гибель Пропоют мне на том берегу.
1921
Сергей Есенин x x x Мне грустно на тебя смотреть, Какая боль, какая жалость! Знать, только ивовая медь Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли Твое тепло и трепет тела. Как будто дождик моросит С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его. Иная радость мне открылась. Ведь не осталось ничего, Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег Для тихой жизни, для улыбок. Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад. Так было и так будет после. Как кладбище, усеян сад В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы И отшумим, как гости сада... Коль нет цветов среди зимы, Так и грустить о них не надо.
1923
Сергей Есенин x x x Мне осталась одна забава: Пальцы в рот — и веселый свист. Прокатилась дурная слава, Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в бога верил. Горько мне, что не верю теперь.
Золотые, далекие дали! Все сжигает житейская мреть. И похабничал я и скандалил Для того, чтобы ярче гореть.
Дар поэта — ласкать и карябать, Роковая на нем печать. Розу белую с черною жабой Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись Эти помыслы розовых дней. Но коль черти в душе гнездились — Значит, ангелы жили в ней.
Вот за это веселие мути, Отправляясь с ней в край иной, Я хочу при последней минуте Попросить тех, кто будет со мной,—
Чтоб за все за грехи мои тяжкие, За неверие в благодать Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать.
1923
Сергей Есенин x x x Не ругайтесь! Такое дело! Не торговец я на слова. Запрокинулась и отяжелела Золотая моя голова.
Нет любви ни к деревне, ни к городу, Как же смог я ее донести? Брошу все. Отпущу себе бороду И бродягой пойду по Руси.
Позабуду поэмы и книги, Перекину за плечи суму, Оттого что в полях забулдыге Ветер больше поет, чем кому.
Провоняю я редькой и луком И, тревожа вечернюю гладь, Буду громко сморкаться в руку И во всем дурака валять.
И не нужно мне лучшей удачи, Лишь забыться и слушать пургу, Оттого что без этих чудачеств Я прожить на земле не могу.
1922
Сергей Есенин x x x Не жалею, не зову, не плачу, Все пройдет, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться, Сердце, тронутое холодком, И страна березового ситца Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже Расшевеливаешь пламень уст О моя утраченная свежесть, Буйство глаз и половодье чувств.
Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя? иль ты приснилась мне? Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны, Тихо льется с кленов листьев медь... Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть.
1921
Сергей Есенин x x x Пой же, пой. На проклятой гитаре Пальцы пляшут твои в полукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья И с плечей ее льющийся шелк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — зараза, Я не знал, что любовь — чума. Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума.
Пой, мой друг. Навевай мне снова Нашу прежнюю буйную рань. Пусть целует она другова, Молодая красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю. Ах, постой. Я ее не кляну, Дай тебе про себя я сыграю Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол. В сердце снов золотых сума. Много девушек я перещупал, Много женщин в углах прижимал.
Да! есть горькая правда земли, Подсмотрел я ребяческим оком: Лижут в очередь кобели Истекающую суку соком.
Так чего ж мне ее ревновать. Так чего ж мне болеть такому. Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе Этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их на... Не умру я, мой друг, никогда.
Сергей Есенин x x x Пускай ты выпита другим, Но мне осталось, мне осталось Твоих волос стеклянный дым И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне Дороже юности и лета. Ты стала нравиться вдвойне Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу, И потому на голос чванства Бестрепетно сказать могу, Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной И непокорною отвагой. Уж сердце напилось иной, Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал Сентябрь багряной веткой ивы, Чтоб я готов был и встречал Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь Без принужденья, без утраты. Иною кажется мне Русь, Иными — кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, Что ты одна, сестра и друг, Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог, Воспитываясь в постоянстве, Пропеть о сумерках дорог И уходящем хулиганстве.
1923
Сергей Есенин x x x Снова пьют здесь, дерутся и плачут Под гармоники желтую грусть. Проклинают свои неудачи, Вспоминают московскую Русь.
И я сам, опустясь головою, Заливаю глаза вином, Чтоб не видеть в лицо роковое, Чтоб подумать хоть миг об ином.
Что-то всеми навек утрачено. Май мой синий! Июнь голубой! Не с того ль так чадит мертвячиной Над пропащею этой гульбой.
Ах, сегодня так весело россам, Самогонного спирта — река. Гармонист с провалившимся носом Им про Волгу поет и про Чека.
Что-то злое во взорах безумных, Непокорное в громких речах. Жалко им тех дурашливых, юных, Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Где ж вы те, что ушли далече? Ярко ль светят вам наши лучи? Гармонист спиртом сифилис лечит, Что в киргизских степях получил.
Нет! таких не подмять, не рассеять. Бесшабашность им гнилью дана. Ты, Рассея моя... Рас... сея... Азиатская сторона!
1922
Сергей Есенин x x x Сторона ль моя, сторонка, Горевая полоса. Только лес, да посолонка, Да заречная коса...
Чахнет старая церквушка, В облака закинув крест. И забольная кукушка Не летит с печальных мест.
По тебе ль, моей сторонке, В половодье каждый год С подожочка и котомки Богомольный льется пот.
Лица пыльны, загорелы, Веко выглодала даль, И впилась в худое тело Спаса кроткого печаль.
1914
Сергей Есенин x x x Ты прохладой меня не мучай И не спрашивай, сколько мне лет, Одержимый тяжелой падучей, Я душой стал, как желтый скелет.
Было время, когда из предместья Я мечтал по-мальчишески — в дым, Что я буду богат и известен И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком. Был цилиндр, а теперь его нет. Лишь осталась одна манишка С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже,— От Москвы по парижскую рвань Мое имя наводит ужас, Как заборная, громкая брань.
И любовь, не забавное ль дело? Ты целуешь, а губы как жесть. Знаю, чувство мое перезрело, А твое не сумеет расцвесть.
Мне пока горевать еще рано, Ну, а если есть грусть — не беда! Золотей твоих кос по курганам Молодая шумит лебеда.
Я хотел бы опять в ту местность, Чтоб под шум молодой лебеды Утонуть навсегда в неизвестность И мечтать по-мальчишески — в дым.
Но мечтать о другом, о новом, Непонятном земле и траве, Что не выразить сердцу словом И не знает назвать человек.
1923
Сергей Есенин x x x Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России. Знаешь ты одинокий рассвет, Знаешь холод осени синий.
По-смешному я сердцем влип, Я по-глупому мысли занял. Твой иконный и строгий лик По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал, Чтил я грубость и крик в повесе, А теперь вдруг растут слова Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит, Слишком многое телу надо. Что ж так имя твое звенит, Словно августовская прохлада?
Я не нищий, ни жалок, ни мал И умею расслышать за пылом: С детства нравиться я понимал Кобелям да степным кобылам.
Потому и себя не сберег Для тебя, для нее и для этой. Невеселого счастья залог — Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев, Словно в листья в глаза косые... Ты такая ж простая, как все, Как сто тысяч других в России.
1923
Сергей Есенин x x x Вечер черные брови насопил. Чьи-то кони стоят у двора. Не вчера ли я молодость пропил? Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка! Наша жизнь пронеслась без следа. Может, завтра больничная койка Упокоит меня навсегда.
Может, завтра совсем по-другому Я уйду, исцеленный навек, Слушать песни дождей и черемух, Чем здоровый живет человек.
Позабуду я мрачные силы, Что терзали меня, губя. Облик ласковый! Облик милый! Лишь одну не забуду тебя.
Пусть я буду любить другую, Но и с нею, с любимой, с другой, Расскажу про тебя, дорогую, Что когда-то я звал дорогой.
Расскажу, как текла былая Наша жизнь, что былой не была... Голова ль ты моя удалая, До чего ж ты меня довела?
1923
Сергей Есенин x x x Все живое особой метой Отмечается с ранних пор. Если не был бы я поэтом, То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый, Средь мальчишек всегда герой, Часто, часто с разбитым носом Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме Я цедил сквозь кровавый рот: «Ничего! Я споткнулся о камень, Это к завтраму все заживет».
И теперь вот, когда простыла Этих дней кипятковая вязь, Беспокойная, дерзкая сила На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда, И над каждой строкой без конца Отражается прежняя удаль Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый, Только новью мой брызжет шаг... Если раньше мне били в морду, То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме, А в чужой и хохочущий сброд: «Ничего! я споткнулся о камень, Это к завтраму все заживет!»
1922
Сергей Есенин x x x Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
Был я весь — как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки.
Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому.
Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным.
Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень.
Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить.
1923
Сергей Есенин Исповедь хулигана
Не каждый умеет петь, Не каждому дано яблоком Падать к чужим ногам.
Сие есть самая великая исповедь, Которой исповедуется хулиган.
Я нарочно иду нечесаным, С головой, как керосиновая лампа, на плечах. Ваших душ безлиственную осень Мне нравится в потемках освещать. Мне нравится, когда каменья брани Летят в меня, как град рыгающей грозы, Я только крепче жму тогда руками Моих волос качнувшийся пузырь.
Так хорошо тогда мне вспоминать Заросший пруд и хриплый звон ольхи, Что где-то у меня живут отец и мать, Которым наплевать на все мои стихи, Которым дорог я, как поле и как плоть, Как дождик, что весной взрыхляет зеленя. Они бы вилами пришли вас заколоть За каждый крик ваш, брошенный в меня.
Бедные, бедные крестьяне! Вы, наверно, стали некрасивыми, Так же боитесь бога и болотных недр. О, если б вы понимали, Что сын ваш в России Самый лучший поэт! Вы ль за жизнь его сердцем не индевели, Когда босые ноги он в лужах осенних макал? А теперь он ходит в цилиндре И лакированных башмаках.
Но живет в нем задор прежней вправки Деревенского озорника. Каждой корове с вывески мясной лавки Он кланяется издалека. И, встречаясь с извозчиками на площади, Вспоминая запах навоза с родных полей, Он готов нести хвост каждой лошади, Как венчального платья шлейф.
Я люблю родину. Я очень люблю родину! Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь. Приятны мне свиней испачканные морды И в тишине ночной звенящий голос жаб. Я нежно болен вспоминаньем детства, Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь. Как будто бы на корточки погреться Присел наш клен перед костром зари. О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих, Карабкаясь по сучьям, воровал! Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой? По-прежнему ль крепка его кора?
А ты, любимый, Верный пегий пес?! От старости ты стал визглив и слеп И бродишь по двору, влача обвисший хвост, Забыв чутьем, где двери и где хлев. О, как мне дороги все те проказы, Когда, у матери стянув краюху хлеба, Кусали мы с тобой ее по разу, Ни капельки друг другом не погребав.
Я все такой же. Сердцем я все такой же. Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. Стеля стихов злаченые рогожи, Мне хочется вам нежное сказать.
Спокойной ночи! Всем вам спокойной ночи! Отзвенела по траве сумерек зари коса... Мне сегодня хочется очень Из окошка луну...
Синий свет, свет такой синий! В эту синь даже умереть не жаль. Ну так что ж, что кажусь я циником, Прицепившим к заднице фонарь! Старый, добрый, заезженный Пегас, Мне ль нужна твоя мягкая рысь? Я пришел, как суровый мастер, Воспеть и прославить крыс. Башка моя, словно август, Льется бурливых волос вином.
Я хочу быть желтым парусом В ту страну, куда мы плывем.
Сергей Есенин Хулиган Дождик мокрыми метлами чистит Ивняковый помет по лугам. Плюйся, ветер, охапками листьев,— Я такой же, как ты, хулиган.
Я люблю, когда синие чащи, Как с тяжелой походкой волы, Животами, листвой хрипящими, По коленкам марают стволы.
Вот оно, мое стадо рыжее! Кто ж воспеть его лучше мог? Вижу, вижу, как сумерки лижут Следы человечьих ног.
Русь моя, деревянная Русь! Я один твой певец и глашатай. Звериных стихов моих грусть Я кормил резедой и мятой.
Взбрезжи, полночь, луны кувшин Зачерпнуть молока берез! Словно хочет кого придушить Руками крестов погост!
Бродит черная жуть по холмам, Злобу вора струит в наш сад, Только сам я разбойник и хам И по крови степной конокрад.
Кто видал, как в ночи кипит Кипяченых черемух рать? Мне бы в ночь в голубой степи Где-нибудь с кистенем стоять.
Ах, увял головы моей куст, Засосал меня песенный плен. Осужден я на каторге чувств Вертеть жернова поэм.
Но не бойся, безумный ветр, Плюй спокойно листвой по лугам. Не сотрет меня кличка «поэт», Я и в песнях, как ты, хулиган.
