|
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН Я сын крестьянина. Родился в 1895 году 21 сентября в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости. С двух лет, по бедности отца и многочисленности семейства, был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх, стерва! Ну куда ты годишься?» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавая по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо я был выучен лазить по деревьям. Из мальчишек со мной никто не мог тягаться. Многим, кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду. Средь мальчишек я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь! Он так будет крепче». Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе. По воскресеньям меня всегда посылали к обедне и, чтобы проверить, что я был за обедней, давали 4 копейки: две копейки за просфору и две за выемку частей священнику. Я покупал просфору и вместо священника делал на ней перочинным ножом три знака, а на другие две копейки шел на кладбище играть с ребятами в свинчатку. Так протекало мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в закрытую церковно-учительскую школу, окончив которую шестнадцати лет, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Методика и дидактика мне настолько осточертели, что я и слушать не захотел. Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16-17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице». Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и неожиданно грянул в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй - Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба, которая продолжается и посейчас, несмотря на то, что мы шесть лет друг друга не видели. Живет он сейчас в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти. За годы войны и революции судьба меня толкала из стороны в сторону. Россию я исколесил вдоль и поперек, от Северного Ледовитого океана до Черного и Каспийского моря, от Запада до Китая, Персии и Индии. Самое лучшее время в моей жизни считаю 1919 год. Тогда мы зиму прожили в 5 градусах комнатного холода. Дров у нас не было ни полена. В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее. Любимый мой писатель - Гоголь. Книги моих стихов: «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Трерядница», «Исповедь хулигана» и «Пугачев». Сейчас работаю над большой вещью под названием «Страна Негодяев». В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре. Самые лучшие поклонники нашей поэзии - проститутки и бандиты. С ними мы все в большой дружбе. Коммунисты нас не любят по недоразумению. За сим всем читателям моим нижайший привет и маленькое внимание к вывеске: «Просят не стрелять!» 14 мая 1922 Берлин Примечания Сергей Есенин. - Журн. «Новая русская книга». Берлин, 1922, № 5, май (вышел во второй половине июня), с. 41-42 («Писатели - о себе»); журн. «Знамя», М., 1996, № 8, авг., с. 165-167 (по автографу. Публ. и подготовка текста В. Н. Терехиной, вступ. заметка А. А. Козловского). Автограф хранится в Бахметевском архиве русской и восточноевропейской истории и культуры Отдела редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета (Нью-Йорк, США) - Zaretskij Collection, box 2 (фонд Н. В. Зарецкого). Текст автобиографии «Сергей Есенин» написан поэтом черными чернилами на семи листах белой плотной бумаги размером примерно в 3/4 формата А 4 с одной стороны. От л. 4 (по нумерации автора) снизу оторвана приблизительно четверть листа с текстом, который, видимо, не удовлетворил Есенина и был в иной редакции вписан над первой фразой л. 5: «Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова». В результате были зачеркнуты ставшие лишними слова «раньше» и «ровно ничего», уже присутствующие на л. 5. У этого листа также отсутствует (примерно на четверть) нижняя часть и после фразы «От Запада до Китая, Персии и Индии» видны фрагменты слов «над» и «улетел», вероятно, из утраченного оторванного текста (сообщено В. Н. Терехиной). «Текст написан начисто, с авторскими поправками. Знаки препинания по большей части отсутствуют. Не везде четко выражено членение текста на абзацы» (Козловский А. А. Первая автобиография Есенина. - Журн. «Знамя», 1996, № 8, с. 165). Однако текст автобиографии, напечатанный в «Новой русской книге», изменен по сравнению с рукописным: опущены два эпизода, проведена небольшая стилистическая правка (см. ниже). Нам пока неизвестно отношение Есенина к этим изменениям текста данной рукописи и его участие в правке ее. Все дальнейшие публикации автобиографии 1922 г. производились по тексту «Новой русской книги», который был положен и в основу последней автобиографии Есенина «О себе» (см. коммент.). Поэтому основным источником текста «Сергей Есенин» следует считать публикацию в «Новой русской книге», которая была предварена следующими словами: «Во избежание всяких кривотолков и недоразумений, редакция считает нужным еще раз заявить, что она не берет на себя никакой ответственности за то, что каждый писатель пишет в этом отделе о себе. ‹...› Мы полагаем, что писатель сам берет на себя ответственность за то, что он считает нужным и возможным сказать о себе самом» (с. 41). Печатается и датируется по этому изданию с некоторыми уточнениями по рукописи Есенина («Кузьминской волости» вместо «Козминской», «подстреленными утками» вместо «подстрелянными», «Средь мальчишек» вместо «Среди»). При жизни Есенина автобиография несколько раз перепечатывалась без ведома поэта: газ. «Русский голос», Харбин, 1922, 18 авг., № 612, с. 2; «Современное обозрение. Литература. - Театр. - Искусство. - Жизнь: Журнал нового типа», Пг., 1922, № 2, ноябрь, с. 6; Книга для чтения по истории новейшей русской литературы: Рабоче-крестьянское творчество за 30 лет: Поэзия, критика, беллетристика, документы, манифесты литературных групп. / Сост., снабдил примеч. и вводными статьями В. Львов-Рогачевский. Л.: Прибой, 1924, с. 151-153; Второе испр. и доп. изд., Л.: Рабочее издательство «Прибой», 1925, с. 149-150; Писатели-современники: Пособие для лабораторных занятий в школе и для самообразования / Сост. В. Голубков и др. под ред. и с предисл. В. Голубкова, М.; Л.: Гос. изд-во, 1925, с. 111-112; Современные рабоче-крестьянские поэты в образцах и автобиогаф. с портр. / Сост. П. Я. Заволокин; Иваново-Вознесенск: Основа, 1925, с. 258-260. Составители и редакторы, сообщая, что автобиография публикуется по тексту «Новой русской книги», произвольно изменяли (сокращали и дополняли) текст, перепечатывали с ошибками. 11 мая 1922 г. Есенин вместе с А. Дункан прибыл в Берлин (см.: «Новая русская книга», 1922, № 4). В тот же день посетил редакцию газеты Нак. 14 мая, видимо, по просьбе А. С. Ященко, редактора журнала «Новая русская книга», написал автобиографию. «Вскоре Есенин - через Кусикова - передал свою автобиографию в „Новую русскую книгу“. Она была написана рукой, на больших листах с отставленными друг от друга буквами и падающими вправо строками», - вспоминал секретарь редакции журнала Р. Б. Гуль (РЗЕ, 1, 200). Еще до публикации автобиографии, 4 июня, в «Литературном приложении» № 6 к Нак. (№ 57) А. Ветлугин (В. И. Рындзюн) напечатал статью о Есенине «Нежная болезнь» (с. 5-6), где сообщил, что скоро выйдет автобиография Есенина, но редакция журнала выбросила из нее ряд острых мест: «В автобиографии (появится в „Новой русской книге“ № 5) эпический рассказ о том, как в году 1920, в городе Москве, в день именин приятеля, не оказалось щепок для растопки самовара и пришлось изрубить две иконы. Гость - человек городской и атеист - не вместил в себя изготовленного таким образом чая; Есенин - „монах и Алеша Карамазов“ - похлебывал стакан за стаканом и скромными тихими глазами омута недоуменно созерцал растерянность гостя...» 25 июня Нак. сообщила: «Вышел и поступил в продажу пятый номер ежемесячного критико-библиографического журнала „Новая русская книга“». В этом номере в рубрике «Писатели - о себе» были напечатаны автобиографии Есенина и И. Наживина, а также отказ Б. Пильняка дать свою автобиографию. 30 июля другой сотрудник Нак., Не-Буква (И. М. Василевский), в «Литературном приложении» № 11 поместил фельетон «Писатели о себе (Человеческие документы революционной эпохи)» о публикации «Новой русской книгой» автобиографий Есенина и И. Наживина (Б. Пильняк не упоминался). Приведя опущенные редакцией места из автобиографии Есенина, автор упрекал журнал во введении скрытой цензуры: «Но вот, мне доставлена в подлиннике ‹выделено Не-Буквой› автобиография С. Есенина, и, сличая оригинал с напечатанным, я вижу, что так называемые „колючие“ места в ней - безжалостно выпущены редакцией. Пропущена фраза Есенина: „Терпеть не могу патриарха Тихона“, пропущено описание того, как к Есенину пришли гости и, так как не было щепок, то самовар поставили, расколов для этого две иконы, и „мой друг не мог пить этого чая“» («Литературное приложение» № 11, с. 7 к Нак., 1922, 30 июля, № 94). Не исключено, однако, что сокращение было сделано с ведома Есенина. Возможно, был еще один вариант рукописи автобиографии или наборный экземпляр, поправленный Есениным. Может быть, именно об этом, втором автографе, указанном Р. Б. Гулем, писал И. М. Василевский. Обращает на себя внимание несовпадение важных деталей в пересказываемых А. Ветлугиным и И. Василевским эпизодах с текстом рукописи Есенина. По-своему рассказывали об этом И. И. Старцев (см.: САЕ, с. 62-63) и А. Б. Мариенгоф (см.: Восп., 1, 316). Дальнейшая судьба рукописи Есенина, по словам Р. Б. Гуля, такова: «Когда кончилась „Новая русская книга“ ‹в 1923 г.›, я взял себе рукописи всех автобиографий: Маяковского, Есенина, Пильняка, А. Белого, Кусикова, Эренбурга и мн‹огих› др‹угих› и отдал переплести книгой. Книга вышла, действительно, литературно ценная и привела моего друга художника Н. В. Зарецкого в „расстройство нервов“. Он стал ее выпрашивать: подари да подари, зачем тебе она, ты потеряешь, а я сохраню. Будучи человеком не архивным, я сдался и подарил ему рукописи автобиографий» (РЗЕ, 1, 201). В конце концов фонд Н. В. Зарецкого попал в Бахметевский архив, где и хранится подлинник автобиографии «Сергей Есенин» (см.: Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин. 1921-1923, Париж, YMCA-PRESS, 1983, с. 6), но не в составе переплетенной Р. Гулем книги. Полемика, начавшаяся вокруг автобиографии поэта еще до ее публикации, 4 июня в статье А. Ветлугина, продолжалась весь 1922 год в берлинских, парижских, белградских и харбинских газетах (см.: Рысс П. «Натуральный» человек. - Газ. «Последние новости», Париж, 4 июля, № 678; Антон Крайний [З. Н. Гиппиус]. Лундберг, Антонин, Есенин. - Там же, 6 июля, № 680; Не-Буква [И. М. Василевский]. Писатели о себе: (Человеческие документы революционной эпохи). - «Литературное приложение» № 11 к Нак., 30 июля, № 94; Первухин М. Их «писатели» о самих себе: (Почти не пародия). - Газ. «Русское дело», Белград, 17 сент., № 170; перепечатка: газ. «Свет», Харбин, 18 ноября, № 1037 и др. - сообщено Н. Г. Юсовым и С. И. Субботиным). В фокусе эмигрантской критики оказался образ «поэта-хулигана». Одни делали акцент на первом слове, другие - на втором. Так, А. Ветлугин свою статью о Есенине назвал «Нежная болезнь»: «Четырехлетие вымуштровало по обе стороны баррикады новых людей. Как их звать? Не знаю. По мнению одних: бандиты; по мнению других: голые люди; по мнению третьих: сентиментальные убийцы; по мнению четвертых: мальчики, больные эпохой; по мнению пятых: мальчики, заражающие эпоху, и т. д., и т. д.» (с. 6). На примере анализа жизни Есенина, изложенной в автобиографии, российская эмиграция делала обобщающие выводы. Так, П. Я. Рысс в статье «„Натуральный“ человек» писал 4 июля: «Есенин вне морали и ее законов („условностей“). Воспитанный в буре всеразрушающей революции, он в отроческом возрасте оказался в зверином логове. И, водя приятельство с проститутками и бандитами, он не руководствуется мечтой о спасении заблудших ‹как это делали, по мнению автора статьи, писатели XIX в.›. Он и не бравирует своей „популярностью“ в мире падших. Он просто, по звериному откровению, утверждает факт, не стыдясь его, не хвастая им, не осознавая его. ‹...› Это просто „естественное“ состояние Есенина и ему подобных российских молодых людей, выросших в обстановке отсутствия признания и отсутствия факта культуры». 6 июля З. Н. Гиппиус (под псевдонимом Антон Крайний) в парижской газете сделала такой вывод о людях, подобных Есенину: «Пусть на взгляд человеческий это самые обыкновенные негодяи. Но разве они знают, что такое негодяйство, - знали когда-нибудь?» Есенин для нее не человек, а «человекообразное существо», имеющее «только инстинкты»: « ... подвернулась заграничная дива с любовью, старовата, да черт ли в этом: для честолюбия „величайшего поэта“ такой брак - взлет на головокружительную высоту». 17 сентября М. К. Первухин в белградской газете публикует «Почти не пародию» на автобиографию поэта: «Сергей Есенин. ‹...› Я удивительно рано развился и жульничать стал в таком возрасте, в котором другие об этом еще и не помышляют. ‹...› Разумеется, я, уже в шесть лет поняв, что Бог - это идиотский буржуазный предрассудок, а религия - опиум для души, - богослужение пропускал. ‹...› Любимым моим занятием в детстве и отрочестве было - расквашивать носы и выдирать волосье у ребятишек, которые оказывались слабее меня. ‹...› Высшее образование получил в церковно-приходской школе. Там же возымел страсть к писательству: исписывал стены и заборы очень уж полюбившимися мне крепкими словами. Лих был в этом отношении. Признаться, и теперь не могу видеть равнодушно чистой стены или забора. ‹...› Рецепт спасения России я узнал в 1905 году: стал убежденным социалистом. Мне было тогда уже десять лет. ‹...›» И т. д. в таком же духе. В русской эмигрантской прессе столкнулись две точки зрения на Есенина, на его «поэтическое хулиганство». С одной стороны, П. Я. Рысс, З. Н. Гиппиус, М. К. Первухин и им подобные, поносившие поэта, с другой - А. Ветлугин, И. М. Василевский, М. О. Цетлин, А. В. Бахрах, Р. Б. Гуль, К. В. Мочульский, М. А. Осоргин и др., высоко ценившие Есенина, называвшие его, говоря словами А. Ветлугина, «общепризнанным первым поэтом современности». «Первый не первый, но несомненно знаменитый! И столь же несомненно талантливый» (Цетлин М. - РЗЕ, 2, 22). И. М. Василевский, приведя выдержки из автобиографии Есенина, так прокомментировал их: «Поэтический дар - это вовсе не есть что-то случайное, что можно найти на улице. И если дар у Есенина окажется подлинно-творческим, если к этому крестьянскому перейдет, как этого можно ожидать, великое и ответственное звание первого поэта России, ныне вакантное за смертью Блока, - то бесследно исчезнет вся эта шелуха кокетничанья мнимой близостью к хулиганам и ворам. Это - корь, болезнь роста, детская болезнь таланта. „Это к завтрему все пройдет“, и, быть может, очень скоро выросший поэт будет и сам жалеть о том озорном тоне, в каком выдержана его автобиография. Это озорство ничего не прибавляет, хочется надеяться, ничего не отнимает от его дарования. Пусть растет и цветет дарование поэта. Пусть скорее исчезнет и рассеется ненужная шелуха. Тому, у кого есть подлинная оригинальность, не нужно дешевое и утомительное оригинальничанье» (Нак., 1922, 30 июля, № 94 - «Литературное приложение» № 11, с. 6). Эти критики писали и о «хулиганстве» поэта: «Обычная и принятая характеристика Есенина: талантливый поэт и хулиган. ‹...› после Блока только его поэзия ощущалась как дар свыше, как то, за что можно простить не одно „хулиганство“» (Осоргин М. - РЗЕ, 2, 45-46). «Его „хулиганство“ - явление чисто наносное, носит он его сегодня, как приклеенный ярлык - из озорства, из жажды слыть оригинальным - завтра надоест, снимет - и мы не застрахованы, чтобы после этого не приклеил он на себя позу эстетства. Предоставленный самому себе, он бы прошел спокойной и некрикливой дорогой ‹...› ибо в поэзии он - Моцарт» (Бахрах А. - РЗЕ, 2, 30, 32-33). - ...сын крестьянина.
...сын крестьянина. - В автобиографии «О себе» (1925) Есенин подчеркивал: «После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе. В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». В 1910-е годы поэт причислял себя к «крестьянской купнице» и гордился этим (см. письмо Есенина А. Ширяевцу от 24 июня 1917 г.). В декабре 1918 г. Есенин писал в Союз московских писателей: «Хозяйство мое весьма маленькое (лошадь, две коровы, несколько мелких животных и т. д.). ‹...› Я, не эксплуатируя чужого труда, только этим и поддерживаю жизнь моей семьи». Однако в 20-е годы он уже возражал, когда его называли «крестьянским» поэтом. С. М. Городецкий вспоминал в 1926 г.: «Он ‹Есенин› терпеть не мог, когда его называли пастушком, Лелем, когда делали из него исключительно крестьянского поэта. Отлично помню его бешенство, с которым он говорил мне в 1921 году о подобной трактовке ‹...› его талант не умещался в пределах песенки деревенского пастушка. Он уже тогда сознательно шел на то, чтобы быть первым российским поэтом» (Восп., 1, 184). Выступая 15 апреля 1924 г. в зале Самодеятельного театра, Есенин говорил: «Я не крестьянский поэт и не имажинист, я просто поэт» (Чернявский В. С. - «Новый мир», М., 1965, № 10, с. 200). См. также комментарий к автобиографии 1916 г. - с. 373 наст. кн. - С двух лет...
С двух лет ~ трое взрослых неженатых сыновей... - А. А. Есенина писала: «Наши родители поженились очень рано, когда нашему отцу было восемнадцать, а матери шестнадцать с половиной лет. Сыграв свадьбу, отец вернулся в Москву, а мать осталась в доме свекрови. С первых же дней они невзлюбили друг друга, и сразу же начались неприятности» (Восп., 1, 70). О причинах ссоры родителей Есенина существуют и другие версии. Так, И. Г. Атюнин в рукописной работе «Рязанский мужик поэт лирик Сергей Есенин» (1 апреля 1926 г.) писал: «Мать ‹Есенина› родила второго сына (который вскоре умер) - отец не признал его своим ‹...› бросил ее и Сергея на произвол судьбы, перестал высылать деньги из Москвы. Отсутствие средств к существованию заставило мать Сергея - Татьяну - отдать сына на воспитание своему отцу, Федору Андреевичу Титову. Сама она ушла в гор. Рязань в качестве домашней прислуги ‹...› Так продолжалось четыре года. Дедушка за эти четыре года в полном смысле слова заменял своему внуку отца, и благодарный Сергей уважал всю свою жизнь деда больше других» (ГЛМ, машинопись). А. А. Есенина отмечала: «Семья у дедушки была довольно большая: жена - наша бабушка Наталья, дочь Татьяна - наша мать и три сына - наши дяди: дядя Ваня, дядя Саша и дядя Петр. ‹...› К тому времени, когда в эту семью вернулась наша мать, женились дядя Ваня и дядя Саша и у дяди Саши уже были дети. Чтобы не быть обузой, мать оставила Сергея дедушке, а сама ушла на заработки. В это время дедушка наш был уже разорен. Две его баржи сгорели, а другие затонули, и все они были не застрахованными» (Восп., 1, 70, 71). И. Н. Розанову Есенин говорил в 1921 г., что его дед по матери был не только «зажиточным мужиком», но и «старообрядским начетчиком» и «книжником» (с. 20): «Книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением, как во многих других избах. Насколько я себя помню, - рассказывал поэт, - помню и толстые книги, в кожаных переплетах» (Розанов, с. 20). Еще раньше, в 1918 г., и Блоку Есенин говорил, что он «из богатой старообрядческой крестьянской семьи» (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963, т. 7, с. 313). Однако исследования свидетельствуют, что дед Есенина не был ни зажиточным крестьянином, ни старообрядцем, ни книжником (см. Юность Есенина, с. 18-41; Панфилов, 1, 42-47; Восп., 1, 508-509 и др.). Дядья Есенина по матери - Титовы: Иван Федорович (1876-?), Александр Федорович (1882-1935), Петр Федорович: «К сожалению, не удалось установить точную дату рождения Петра, в метрических книгах села Константинова он не значится» (Есенинский вестник, [Константиново], ГМЗЕ, [1995], вып. 4, с. 11). - другому дяде
...другому дяде... - И. Ф. Титову. - Бабушка любила меня изо всей мочи...
Бабушка любила меня изо всей мочи... - Бабушка по матери - Наталья Евтихиевна (Евтеевна) Титова (в девичестве Памфилова; 1847-1911). «Она была человеком тихим, кротким, добрым и ласковым» (Восп., 1, 71). - По воскресеньям...
По воскресеньям ~ Я покупал просфору и вместо священника делал на ней перочинным ножом три знака... - И. Н. Розанов писал: «Он ‹Есенин› ничего не говорил мне о своих дядях, ‹...› о проделке с просфорами ‹...›» (Розанов, с. 18). А. Ветлугин считал, что многое в своих автобиографиях, особенно рассказываемых окружающим, Есенин выдумывал: «О своем детстве и отрочестве Есенин рассказывал много, охотно и неправдоподобно» (РЗЕ, 1, 129). - ...сознательное творчество отношу к 16-17 годам.
...сознательное творчество отношу к 16-17 годам. - То есть к 1911-1912 гг., когда Есенин заканчивал Спас-Клепиковскую учительскую школу. Его учитель литературы Е. М. Хитров еще при жизни поэта (в 1924 г.) отмечал: «Я удивлялся легкости его стиха. Однако в первые два года ‹1910-1911› мало обращал внимания на его литературные упражнения, не находя в них ничего выдающегося. Писал он коротенькие стихотворения на самые обыденные темы. Более серьезно занялся я им в третий, последний ‹1912› год его пребывания в школе, когда мы проходили словесность. Стихи его всегда подкупали своею легкостью и ясностью. Но здесь уже в его произведениях стали просачиваться и серьезная мысль, и широта кругозора, и обаяние поэтического творчества» (Восп., 1, 139-140). В 1912-1913 гг. Есенин читал свои стихи в Москве, в Суриковском литературно-музыкальном кружке (См. Жизнь Есенина, с. 51). - Восемнадцати лет я был удивлен,...
Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают... - «Думаю во что бы то ни стало удрать в Питер. ‹...› Москва не есть двигатель литературного развития, а она всем пользуется готовым из Петербурга. Здесь нет ни одного журнала. Положительно ни одного. Есть, но которые только годны на помойку, вроде „Вокруг света“, „Огонек“» (из письма Г. А. Панфилову, до 17 сент. 1913 г.). - ...неожиданно грянул в Петербург.
...неожиданно грянул в Петербург<. - Как видно из только что процитированного письма, решение «удрать в Питер» появилось у Есенина в 1913 г. «В декабре ‹1914› он бросает работу и отдается весь стихам, пишет целыми днями» (Изряднова А. Р. - Восп., 1, 145). В автобиографии 1924 г. Есенин отмечал: «В это время ‹начало 1915› у меня была написана книга стихов „Радуница“. Я послал из них некоторые в петербургские журналы и, не получая ответа, поехал туда сам» (см. с. 15 наст. кн.). - Первый, кого я увидел, был Блок, второй - Городецкий.
Первый, кого я увидел, был Блок, второй - Городецкий. - «...прямо с вокзала ‹Есенин› отправился к Блоку» (Аренский Р. [З. Н. Гиппиус]. - Журн. «Голос жизни», Пг., 1915, № 17, с. 12). «Блок был первый поэт, которого я увидел живьем. Попав в Петербург, я прежде всего постарался его разыскать. Мне хотелось слышать его мнение о моих стихах» (Розанов, с. 16; см. также восп. Вс. Рождественского. - Восп., 2, 117-119). 9 марта 1915 г. Блок записал: «Днем у меня рязанский парень со стихами» (Блок А. Записные книжки. М., 1965, с. 257). А на записке, оставленной Есениным, пометил: «Крестьянин Рязанской губ‹ернии›, 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915» (см. записку Есенина - т. 6 наст. изд). Кроме того, Блок написал две записки - С. М. Городецкому (не сохранилась) и М. П. Мурашеву: «Дорогой Михаил Павлович! Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймете его. Ваш А. Блок. P. S. Я отобрал 6 стихотворений и направил с ними к С. М. ‹Городецкому›. Посмотрите и сделайте все, что возможно» (Письма, с. 305). В своих воспоминаниях о Есенине М. П. Мурашев писал в 1926 г.: «Как сейчас, помню тот вечер, когда в первый раз пришел ко мне Сергей Александрович Есенин, в синей поддевке, в русских сапогах, и подал записку А. А. Блока. ‹...› я ему дал несколько записок в разные редакции и, прощаясь, предложил временно пожить у меня, пока он не подыщет комнату» (Восп., 1, 187, 188). 11 марта Есенин встретился с С. М. Городецким: «Приехал, отыскал Городецкого. Он встретил меня весьма радушно. Тогда на его квартире собирались почти все поэты» (автобиография 1924 г.). С. М. Городецкий дал Есенину два рекомендательных письма - секретарю журнала «Задушевное слово» С. Ф. Либровичу и редактору-издателю «Ежемесячного журнала» В. С. Миролюбову (см. Письма, с. 305-306). Все это открыло юному поэту дорогу в петербургские газеты и журналы. - Городецкий меня свел с Клюевым,...
Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. - Речь идет о Н. А. Клюеве. С его стихами Есенин был знаком раньше и по периодике («Ежемесячный журнал», о котором он писал А. Ширяевцу 21 янв. 1915 г.), и по авторским сборникам: сохранилась книга Н. А. Клюева «Сосен перезвон» (1912; факт. 1911), подаренная Есенину А. Р. Изрядновой в 1913 или 1914 г. (ГМЗЕ). В 1926 г. С. М. Городецкий вспоминал: «Клюев приехал в Питер осенью (уже не в первый раз). Вероятно, у меня он познакомился с Есениным» (Восп., 1, 180). Личное знакомство Есенина с Клюевым действительно состоялось в октябре 1915 г., во второй приезд Есенина в Петроград (см.: Хроника, 1, 74). Но еще до этого между двумя поэтами завязалась переписка (см. т. 6 наст. изд.). - Живет он сейчас в Вытегре,...
Живет он сейчас в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти. - В письме от 28 янв. 1922 г. Клюев писал Есенину: «Я целые месяцы сижу на хлебе пополам с соломой, запивая его кипятком, бессчетные ночи плачу один-одинешенек и прошу Бога только о непостыдной и мирной смерти» (см. подробнее т. 6 наст. изд.). - За годы войны и революции...
За годы войны и революции ~ Россию я исколесил вдоль и поперек... - См.: Хронологическая канва жизни и творчества стихи Есенина (кн. 2, т. 7 наст. изд.). - В РКП я никогда не состоял,...
В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее. - В маленькой поэме «Иорданская голубица» (июнь 1918) поэт писал: Небо - как колокол,
Месяц - язык,
Мать моя родина,
Я - большевик. В январе-феврале 1919 г. Есенин решил вступить в РКП(б), однако намерения своего не осуществил. «Перед тем, как написать „Небесного барабанщика“, Есенин несколько раз говорил о том, что он хочет войти в коммунистическую партию. И даже написал заявление, которое лежало у меня на столе несколько недель, - вспоминал Г. Ф. Устинов. - ‹...› Только немного позднее, когда Н. Л. Мещеряков написал на оригинале „Небесного барабанщика“, предназначавшегося мною для напечатания в „Правде“: „Нескладная чепуха. Не пойдет. Н. М.“, - Есенин окончательно бросил мысль о вступлении в партию» (Памяти Есенина, с. 83-84; см. также комментарий к поэме «Небесный барабанщик» - т. 2, с. 367 наст. изд.). Тема «партийной принадлежности» поэта звучит и в стихотворении «Вот такой, какой есть...» (февр. 1919): «Говорят, что я большевик. // Да, я рад зауздать землю». Вновь возникает она в очерке «Железный Миргород» (1923): «Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, - я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своем творчестве». В поэме «Анна Снегина» (1925) есть вариант строфы, не вошедшей в основной текст: Хотя коммунистом я не был,
От самых младенческих лет,
Но все же под северным небом
Винтовку держал за «совет». (Т. 3, с. 422 наст. изд.) - Книги моих стихов...
Книги моих стихов... - Перечисляя свои поэтические сборники, Есенин не назвал вышедшее отдельной книгой стихотворение «Исус-младенец», Пг.: изд-во Артель художников «Сегодня», 1918; подробнее о прижизненных есенинских сборниках см. т. 7, кн. 2 наст. изд. - ...«Страна Негодяев».
...«Страна Негодяев». - Об истории создания этого произведения см. т. 3 наст. изд., комментарии. - ...я печатал свои стихи вместе с Кусиковым...
...я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре. - Об этом же Есенин пишет в автобиографии 1923 г. Ср. с сообщением в газете: «...фасад Страстного монастыря оказался за ночь ‹с 27 на 28 мая 1919 г.› кем-то измазанным. По правую сторону ворот мазилкой размашисто написано: „Имажинизм“ и напечатаны имена поэтов этой „славной“ плеяды: С. Есенин, А. Мариенгоф и др. По левую сторону красуются цитаты из их произведений, в том числе такие „уместные“ здесь перлы, как: „Господи, отелись“ и т. п. Около монастыря собирается публика и комментирует эту хулиганскую выходку совершенно определенно: глупый кощунственный афоризм из С. Есенина оказался в непосредственном соседстве с вывеской помещающегося в здании Страстного монастыря Юридического отдела М. С. Р. и К. Д. ‹Московского совета рабочих и красноармейских депутатов›. Безобразие это продолжалось почти до полудня, когда из монастыря вышли женщины и стали смывать дурацкую надпись. ‹...› Судебная власть, несомненно, расследует, что́ здесь: простое хулиганство или утонченная сознательная провокация темной фанатической толпы?» (газ. «Веч. изв. Моссовета», 1919, 30 мая, № 253, под заголовком «Хулиганство или провокация?»; без подписи). Сведения о судебном разбирательстве этого эпизода неизвестны. См. также т. 4, с. 474-477 наст. изд. О чтении Есениным стихов на бульваре см.: Восп., 2, 241. Противостоя формалистическим изыскам имажинистов в своем творчестве, Есенин принимал активное участие в имажинистских «эпатажах». Он подписывал декларации с несвойственными его творчеству принципами, участвовал в скандальных публичных выступлениях имажинистов, в присвоении московским улицам их имен. «Эпатажи» встречались в каждом сборнике имажинистов, даже в названиях («ШиШ», «Красный алкоголь», «МЧК», «Покупайте книгу, а не то в морду!» и др.) и в названиях имажинистских издательств («Чихи-Пихи», «Орднас», т. е. Сандро, и др.). Вместе с другими членами «банды» Есенин расклеивал «прокламации» на московских улицах: «Имажинисты всех стран, соединяйтесь!» и т. п. Об участии Есенина в группе имажинистов см. наст. кн., раздел «Коллективное» - «Литературные декларации и манифесты», комментарии.
|
